Из книги Стелиоса Галатопулоса «Callas. Prima Donna Аssoluta»
Знаменитые роли Марии Каллас.
Винченцо Беллини. «Пират». Имоджене.
Мария Каллас, пожалуй, первая со времен Джудитты Пасты певица, сила экспрессии которой так великолепно отвечает требованиям роли Имоджене. Она воплощает её в столь точном соответствии с волей композитора, что каждый момент сценической жизни её героини убеждает и волнует. Романтичную и смятенную душу этой женщины Каллас открывает нам уже в первой сцене с её участием. В вопросах о судьбе потерпевших крушение, обращённых к Итульбо, звучат затаённая сладостная лирика и гордое достоинство, а ария Lo sognai ferito, esangue («Приснился мне он — раненый, в крови») передает всю муку воспоминаний о прощании с обречённым на изгнание и судьбу пирата Гуальтьеро. Сильно акцентируя начальные речитативные фразы, она заражает слушателей беспокойством Имоджене, предчувствующей драматические потрясения и лишь к концу арии погружающейся в атмосферу глубокого 
лиризма.
Сцена с Гуальтьеро - Stranier... la tua tristezza («Чужестранец... твоя печаль) поражает тем, как сдержанность и величавость аристократки внезапно сменяются взрывом чувств. В речитативе, когда Имоджене беседует с Гуальтьеро, всё ещё не узнавая его, Каллас удивительно разнообразна в выборе выразительных средств. На слове dolore (скорбь) она придаёт своему голосу тембровую окраску, уподобляющую его гобою, инструменту облигато в оркестре. Неожиданно распознав в пришельце Гуальтьеро, Каллас — Имоджене в безумном порыве устремляется в его объятия. На какое-то мгновение несчастная женщина отрешается от сознания своей трагедии и живёт в ином мире, пробуждаясь затем от грёз с возгласом ужаса.
В дуэте Тu sciagurato! Ah! Fuggi, fuggi! («Несчастный! Ax! Беги, беги!») Каллас раскрывает всю глубину чувств Имоджене и горечь понимания ею безнадёжности, рокового исхода.
Её партия в великолепном квинтете Parlarti ancor («Ещё хочу тебе сказать») отшлифована с мастерским совершенством — Каллас наполняет её берущими за душу интонациями любовного томления, сливающимися со звуками партии Гуальтьеро и одновременно контрастирующими со всем, что поёт Эрнесто. В результате певица добивается удивительного, редчайшего синтеза вокального искусства и актёрской выразительности.
Во II-м акте она исполняет два противоположных по своему настроению и характеру дуэта. В первом из них, с Эрнесто, Имоджене встречает упреки мужа с поразительным достоинством. Открывая своё чувство к Гуальтьеро, она одной фразой Iо l'amo e vero, mа quai s'ama uп uom sepolto («Люблю его, но как умершего люблю») передаёт всю безмерность её горя, блестяще сочетая декламационный стиль с волнующим лиризмом. Во втором дуэте, с Гуальтьеро, Имоджене стремится скрыть беспокойство и отчаяние, какими полны для неё эти последние мгновения прощания с любимым. В каждой из фраз, обращённых к Гуальтьеро и содержащих мольбу скорее покинуть её, чтобы избежать пленения и казни, звучит с трудом сдерживаемая страсть. И, наконец, голосом, исполненным самоотречения и нежности, она говорит Гуальтьеро: Lido сhe a lor ci asconda I'immenso mar nоn ha («Mopcкой простор не станет убежищем для нас»).
В сцене безумия, завершающей оперу, как композитор, так и Каллас, поднимаются на недосягаемую высоту. Сцену эту начинает прекрасная и волнующая прелюдия, отвечающая давнему определению "sinfonia". Насыщенное страстным чувством соло английского рожка заменяет здесь звучание человеческого голоса, а в Имоджене Каллас "поёт" весь её облик. Достаточно взглянуть на неё, когда она идёт, ведя за руку сына, чтобы ощутить горе женщины и неизбежность рокового конца: пластика и жесты Имоджене красноречивее многих слов. С глазами, полными слёз, падает она на колени, чтобы дрожащим от волнения голосом исторгнуть из груди фразу: Oh, s'io potessi dissipar le nubi che mi aggravan la fronte … («О, если б я могла рассеять тучи злые...»). Движения рук как бы знаменуют приближающуюся трагедию и попытку отодвинуть её от себя. Имоджене утратила ясность сознания, и омрачение разума Каллас передаёт главным образом с помощью музыкальных средств, мастерски объединяя насыщенные экспрессией ариозные фрагменты с декламацией.
Ожидая приговора любимому Гуальтьеро, она в бреду внезапно видит перед собой убитого мужа, зовущего к себе сына. Слова Е desso Ernesto.., ei parla... ei chiama il figlio («А вот Эрнесто... он говорит... зовёт он сына) передают мучительные душевные терзания Имоджене. В замечательном медленном разделе арии Col sorriso d'innocenza, collo sguardo dell'amor («Ты с улыбкою невинной и с любовью в нежном взоре), обращённом к сыну, где её талант создания поэтической атмосферы раскрывается во всей своей магии, Каллас демонстрирует изумительные вокальные качества. Эти кантиленные фразы она наделяет щемящей грустью и той музыкальностью, какой требует беллиниевский стиль. Роняемые ею звуки — это слышимые слёзы, пианиссимо восхищает кружевной лёгкостью, безупречной артикуляцией и волшебными переливами вокальных красок.
После доносящихся из-за сцены торжественных звуков оркестровых фанфар и короткой реплики мужского хора, возвещающего, что Гуальтьеро приговорён к смерти, Каллас доводит до апогея отчаяние Имоджене и её финальный катарсис. Омрачённому сознанию несчастной мерещится эшафот, на котором будет казнён Гуальтьеро (труднейшая кабалетта О sole, ti vela di tenebre oscure — «О,солнце, зайди и мрака пеленой затми...»). Невозможно забыть игру Каллас, когда голосом, полным ужаса, она восклицает: La vedete! il palco funesto, ah! («Смотрите, вот орудье смерти! Ах!»), пользуясь рокочущим звучанием своих восхитительных низких нот, что сгущает эмоциональное напряжение сцены, а второй куплет она оснащает серией фиоритур, идеально вписывающихся в виртуозный вокальный рисунок арии.
Перевод М. Малькова
«Из коллекции редких записей» МАРИЯ КАЛЛАС (1,2)
Из книги Стелиоса Галатопулоса "Callas. Prima Donna Аssoluta". Знаменитые роли Марии Каллас. Аида.