Из книги Стелиоса Галатопулоса "Callas. Prima Donna assoluta"
Знаменитые роли Марии Каллас.
Аида.
Опера Джузеппе Верди в 4-х актах "Аида" написана на либретто Антонио Гисланцони, в основе которого — французский текст Камиля
дю Локля, обработавшего, в свою очередь, сценарий своего земляка, египтолога Огюста-Эдуара Мариэтта (бея). Она была поставлена впервые 24 декабря 1871 г. на сцене Итальянского театра в Каире со следующими главными исполнителями: Антониетта Анастази-Поццони — Аида, Элеонора Гросси — Амнерис, Пьетро Монджини — Радамес, Франческо Стеллер — Амонасро. Верди сочинил "Аиду" по заказу хедива Египта Исмаила-паши, желавшего открыть её постановкой деятельность нового каирского оперного театра. Это одна из самых великолепных опер Верди, грандиозная по своему масштабу и мелодическому богатству, которым отвечают достоинства превосходного либретто. "Аида" отмечена той зрелостью авторского стиля и музыкально-драматической ёмкостью композиции, каких не имели все её предшественницы в творчестве Верди. Премьера "Аиды", первоначально намеченная на январь 1871 г., задержалась из-за начавшейся франко-прусской войны, не позволившей вывезти из осаждённого Парижа выполненные там под наблюдением Мариэтта декорации и костюмы, однако завершилась триумфальным успехом. Подлинной сенсацией стала и европейская премьера оперы, прошедшая несколько месяцев спустя на сцене миланской Ла Скала, после чего "Аида" вплоть до наших дней стоит в ряду самых популярных и значительных произведений мировой классики. Действие оперы происходит в древнем Египте (в Фивах и Мемфисе), в эпоху правления фараонов (это, предположительно, девятнадцатая династия), в 1230 году до новой эры.
Партию Аиды иногда считали не вполне отвечающей вокальным данным Каллас. В основе такого мнения лежит, очевидно, тот факт (хотя это, пожалуй, несколько поверхностное наблюдение), что самая знаменитая ария Аиды О patria mia во всеобщем восприятии является как бы только прекрасным поводом для демонстрации красоты лирической фразировки, мольбой, в которой не найдёшь разнообразного содержания, а, значит, чем-то слишком скромным для певицы столь всесторонне, универсально одарённой, как Каллас. К этому вопросу мы ещё вернемся чуть позже. Но, если охватить роль Аиды в целом, на время отвлекаясь от упомянутой только что сцены, не имеющей, думается, принципиального значения ни для оперы вообще, ни для развития образа главной героини, то окажется, что Каллас смогла вникнуть в неё гораздо глубже и с несравненно лучшим результатом, чем большинство других исполнительниц. Ибо наряду с пафосом и яркостью драматической экспрессии она увлекает здесь особой цельностью трактовки воплощаемого персонажа, а мастерская техника бельканто делает вокальную сторону интерпретации лишённой для неё особых трудностей.
Каллас великолепно раскрывает драматизм ситуации Аиды — одновременно и принцессы, и рабыни, душу которой терзают два противоречивых и могучих чувства — страсть к Радамесу и любовь к родине. Она создаёт увлекательнейшую трактовку роли "большого стиля", которая на каждом шагу открывает в традиционном образе свежие и примечательные черты. Но прежде всего Каллас покоряет проникновением в суть трагического дуализма своей героини, добиваясь максимальной выразительности во всех музыкальных и эмоциональных кульминациях партии.
С момента первого появления на сцене Каллас не позволяет забыть о двойственности положения эфиопской наследницы трона в египетском плену.
Свою безнадежную, как ей кажется, любовь к Радамесу она подчеркивает внезапным и неудержимым всплеском отчаяния. В первой арии Ritornа vincitor! ("Вернись с победой к нам!") Каллас демонстрирует редкую музыкальную и психологическую нюансировку. Сначала Аиду охватывает ужас при мысли, что она присоединилась к возгласам толпы, жаждущей победы Радамеса. В её голосе звучат интонации горькой иронии, а затем из глубины сердца исторгается сокровенная мольба. Фраза Ah! Non fu in terra mai da piu crudeli angoscie un core affranto! ("Ax! Никто на свете не знал таких страданий страшных!") передает всю боль её душевных терзаний. Аида завершает сцену молитвой Numi, pieta del mio soffrir ("Боги мои, я вас молю"), где в голосе Каллас непостижимым образом сочетаются трагический пафос и неземная кротость упования на милость неба.
Особенного восхищения заслуживает она в целой серии дуэтов оперы, первый из которых — большой дуэт Аиды и Амнерис. Каллас выходит на сцену с беспомощно опущенными руками и склонённой головой, создающими настроение удручённости и кажущейся сломленности героини. Но при звуках слова аmоге ("любовь") Аида мгновенно преображается, а в вокальном поединке с Амнерис выдаёт тайну своей любви к Радамесу. Но и в игре, и в пении она выказывает такое владение собой, что избегает страшного разоблачения даже после фразы Mia rivale! Ebben sia pure. Anch'io son tal... ("Моя соперница! Так будь же ею и знай, что я тоже...!"). В финале сцены Амнерис, как вихрь, устремляется на площадь встречать победившую египетскую армию во главе с Радамесом, а несчастная, одинокая Аида, в слезах, коленопреклоненно молится Творцу.
В заключительной части сцены триумфа египетских войск (II акт) интерпретация Каллас оставляет незабываемое впечатление. Неповторимы её экспрессия, пение, любая деталь игры — в особенности в момент, когда, увидев в толпе пленных своего отца, произносит полные волнения и страха слова: Che veggo? Egli? Mio padre! ("Что вижу? Он ли? Мой отец!"). Кажется, никакая сила не способна удержать её, когда Аида бросается навстречу ему. В следующем за этим ансамбле надо всем парит молящий голос Каллас — фраза Ma tu, re, tu signore possente... ("Но ты, царь, властелин всемогущий...") покоряет красотой кантиленного звучания. Сцену завершает хоровое пение Gloria all'Egitto! ("Слава Египту!") которое перекрывает отчаянный и душераздирающий возглас Аиды: Qual speme, о mai piu restami? A lui la gloria, il trono, a me I'obliol ("А что осталось мне? Ему — и трон, и слава, а мне — позор и боль!").
III-й акт, действие которого разыгрывается на берегу Нила, содержит, пожалуй, самые пленительные фрагменты музыки Верди, а в целом относится к лучшим страницам
всей итальянской оперы. После драматического речитатива Qui Radames verra... ("Здесь Радамеса жду..."), в котором терзаемая дурными предчувствиями Аида говорит о своей решимости броситься в воды Нила, если потеряет любимого, следует ария О patria mia! ("О, край родной!"), где Каллас добивается удивительной эмоциональности и драматической выразительности. Она призывает видения страны своего детства с той страстностью и тоской, какие желал слышать здесь Верди. С чисто вокальной точки зрения — если только можно и нужно отделять певческий аспект от актерски-драматического — Каллас подвергалась здесь порой критике. Как раз исполнением этой арии она вызывала бурные споры, поскольку требуемый эффект экспрессии достигался ею иногда ценой ровности вокальной линии или даже переменой тембровой окраски звука. Не все склонны были извинять это, а, в особенности, — довольно частую в этой арии неуверенность интонирования певицей верхнего "до" (кстати, этой арии не было в партитуре каирской премьеры — Верди написал её для миланской постановки "Аиды").
В дуэте Аиды с её отцом она была, что называется, само совершенство. Даже её довольно массивная фигура (характерная для поры выступлений Каллас в "Аиде") не играла здесь, как представляется, заметной роли, поскольку игру её, как правило, отличает необычайная экономность движений — но движений особенно красноречивых и впечатляющих. Конечно, важнее всего тут — исключительное вокальное мастерство и поистине не знающая равных выразительность звучащего слова. Страстность драматического 
восклицания Un giorno solo di si dolce incanto, un'ora, un'ora di tal gioia, e poi morir ("Один лишь день такого счастья, час радости такой — потом готова умереть") не могла оставить равнодушным никого из слушателей. Возгласы потрясения и протеста - Orrore! Che mi consigli tu? No, no! Giammai! ("О,ужас! Какой совет даёшь мне? Нет, нет! Никогда! "), какими она отвечает на увещевания отца, звучат как рычание раненой тигрицы. Полная блеска и волнующего чувства фраза Ancor tua figlia potrai chiamarmi... della mia patria degna saro! ("Тебя достойной теперь я буду и край родимый не посрамлю") на чудесно звучащих низких нотах обогащается интонацией обретённой уверенности в себе, готовности действовать. Затем тоном, явно контрастирующим с грозными проклятиями Амонасро, Аида горько произносит: О patria, patria quanto mi costi! ("О, милый край! Какую жертву должна я принести тебе!"). Эти слова исчерпывающе раскрывают её душевную борьбу и знаменуют начало искупления — теперь ясно, что любовь к родине должна подчинить себе самую пылкую страсть к мужчине.
Дуэт с Радамесом, завершающий III акт, даёт множество новых доказательств величия этой поющей актрисы. Начиная с La... tra foreste vergini ("Там... в тени рощи девственной "), Каллас насыщает своё пение удивительной женственностью, интонациями чувственного экстаза. Скупость её жестов даёт здесь поразительный актерский результат — всего только нежно и ласково касаясь пальцами спины Радамеса, Каллас демонстрирует нам одну из самых выразительных любовных сцен, сцен обольщения. В конце дуэта она сообщает какой-то экзотический колорит звучания репликам Аиды, побуждающей Радамеса изменить отчизне.
В заключающей оперу сцене в склепе Каллас неповторимо грустно поёт: Vedi? di morte I'angelo radiante ("Ты видишь? Вот уж ангел смерти...") и восхищает красотой нисходящего портаменто. В финальном дуэте О terra, addio ("Прости, земля") её пение граничит с магией, словно доносится уже из иного мира. Растворённые в этих звуках нежность и умиротворённость — последний аккорд великой партии Марии Каллас.
Перевод М.П. Малькова
«Из коллекции редких записей» МАРИЯ КАЛЛАС (1,2)