Журнал «Поглед» (София), 1984, №№ 47-49
Архив «Погледа»
Засл..артист Болгарии ПЕТР ЗОЛОТОВИЧ (Петър Золотович)
ШАЛЯПИН В СОФИИ
В конце минувшего месяца прах Фёдора Шаляпина перенесён с парижского кладбища «Батиньоль» на Новодевичье в Москве. Исполнена последняя воля великого певца – быть погребённым на родине.
Готовится к открытию музей Ф.И.Шаляпина в Москве( ул. Чайковского, 25), который разместится в восстановленном доме, где артист со своей семьёй жил с 1910 г. до его отъезда из России. Сын Шаляпина Фёдор подарил будущему музею письма, документы, картины В.Серова, К.Коровина, И.Левитана и другие реликвии. Родине артиста – его единственной законной наследнице, как выразился Фёдор Фёдорович, он намерен передать ещё рисунки самого Шаляпина, неизвестные фотографии и оставшиеся у него художественные полотна. Музей получит и документальный фильм, в котором любительской кинокамерой на протяжении ряда лет запечатлены различные моменты из жизни певца, сохранены мгновения его встреч с такими друзьями артиста, как М.Горький, С.Рахманинов, К.Коровин.
Болгария также могла бы помочь в обогащении экспозиции этого музея. 50 лет назад, в октябре 1934 г., Шаляпин гастролировал в Софии. Сохранилось немало следов этого 
пребывания – снимки, автографы, воспоминания, но они рассеяны по архивам, библиотекам, домашним собраниям. Остались и письма – в своей книге «К вершинам искусства» Петко Тихолов цитирует строки из 7-ми писем Шаляпина к нашей певице Младенке Ангеловой, отправленных в период с ноября 1934 г. по январь 1938 г. В последнем письме, написанном за несколько месяцев до смерти, Шаляпин пишет: «…Я сразу преисполнился воспоминаниями о милой Софии, о театре и о многом другом, таком милом и сладком сердцу…»
Неужели все эти снимки, автографы, воспоминания и письма так и будут рассеяны и распылены? «Поглед» готов содействовать всем, кто, располагая подобными материалами, хотел бы помочь созданию экспозиции в доме-музее Ф.И.Шаляпина.
Мы хотим познакомить наших читателей с одним из самых интересных свидетельств, относящихся к этим гастролям полувековой давности, с воспоминаниями баритона Петра Золотовича, заслуженного артиста Болгарии, который сопровождал Шаляпина с первого и до последнего дня его пребывания у нас. Рукопись с текстом этих заметок хранится в Национальной библиотеке «Кирилл и Мефодий», куда после смерти мужа их передала Мария Милкова-Золотович.
Желяз Сагаев
(«Поглед», 1984, № 47)
ПЕТР ЗОЛОТОВИЧ
Ш А Л Я П И Н В С О Ф И И
ПРИБЫТИЕ
Начался театральный сезон 1934/1935 гг. в Национальной опере. Уже в начале сентября стали поговаривать о предстоящих гастролях Шаляпина в нашем театре. В конце месяца было уже известно, что начнутся они в октябре выступлениями артиста в операх «Борис Годунов» М.П.Мусоргского и «Князь Игорь» А.П. Бородина.
За два дня до приезда Шаляпина меня вызвал к себе директор оперы и – полушутя, полусерьёзно – сообщил, что мне поручается новая роль «дипломатического характера»: нужно выехать в Драгоман для встречи Шаляпина, а затем в течение всего срока его гастролей в Софии надлежит повседневно заботиться обо всём, что касается репетиций и спектаклей, а также досуга певца.
- Вы, - сказал директор, - человек с крепкими нервами и здоровым желудком. Полагаю, вам удастся справиться с этой новой ролью – быть нашим атташе при Шаляпине.
Для меня это была большая честь, и я с радостью и волнением стал готовиться к этой роли. В то же время многое меня беспокоило и смущало – как знать, об этом гениальном артисте рассказывали чуть ли не легенды, вдруг он останется чем-то недоволен?
Главный дирижер оперы Моисей Маркович Златин также выразил желание вместе со мной отправиться встречать Шаляпина, с которым был знаком ещё по Москве.
Когда экспресс из Парижа прибыл в Драгоман, меня охватило сильное волнение – как перед ответственной премьерой. Наконец, мы вошли в его купе – Шаляпин узнал Златина и очень обрадовался старому знакомому.
Первое же соприкосновение с великим артистом произвело на меня огромное впечатление. Передо мной стоял человек исполинского роста, взгляд которого словно пронизывал вас насквозь. Он говорил довольно медленно, совершенно естественно, безо всякой рисовки и позы. Вместе с тем его богатырская стать вызывала к себе невольное и большое почтение.
Не прошло и двух-трёх минут, как в дверь постучались. Когда она отворилась, Шаляпин воскликнул:
- А-а-а, бьюсь об заклад, что это мой импресарио. А вы ещё на свободе? Вот по кому тюрьма давно плачет!
Прошло немного времени, и я смог убедиться, что Шаляпин обладал необыкновенной способностью распознавать людей с первого взгляда.
НА ВОКЗАЛЕ В СОФИИ
Поезд направлялся в Софию. Фёдор Иванович расспрашивал Златина о спектаклях, в которых ему предстояло выступать, составе оркестра, о некоторых деталях постановок. Меня же вдруг охватил страх – что если со стороны оперы не предпринято ничего для торжественной встречи именитого гостя?
Состав медленно сбавлял скорость, подъезжая к Софийскому вокзалу. Я выглянул в окно. И что же предстало моим глазам? Оба перрона - Варненский и Пловдивский – были переполнены людьми. Все взгляды устремились к окнам нашего вагона – вероятно, кто-то знал о цели моей поездки, так как вся эта многотысячная толпа тут же стала тесниться на нашем участке перрона.
- Что там? Что случилось? – спросил Шаляпин.
- Вас встречают, Фёдор Иванович!
Когда Шаляпин показался у открытого окна, все – мужчины, женщины, молодёжь, старики, артисты, хористы, вокзальные служащие, носильщики и т.д. – грянули 
песнопение «Многая лета». Конечно, все считали необходимым петь как можно громче – лица выражали страшное напряжение, глаза чуть не выскакивали из орбит. В результате поднялся такой оглушительный рёв, какого я не упомню.
Шаляпин дрожащим от волнения голосом лишь повторял:
- Неужели это из-за меня творится? Не может быть, не может быть!
При выходе Шаляпина из вагона его подхватило множество рук и бережно отнесло к самому выходу из вокзала. Мы видели его плывущим над толпой, но когда нам со Златиным удалось до этого места добраться, оказалось, что его уже усадили в автомобиль, а затем с почётом доставили в отель «Болгария». Перед гостиницей ( это было старое здание, новое ещё тогда не построили) также толпилась масса народу. Мы застали Шаляпина сидящим в кресле – от волнения растроганный артист всё не мог прийти в себя...
«ШИРОКАЯ МЕХАНА»
В течение всего срока софийских гастролей Шаляпину сопутствовали везение и удача. Погода стояла прекрасная – ни на здоровье, ни на состояние голоса он нисколько не сетовал.
- Скажите, Фёдор Иванович, в каком ресторане вы предпочли бы питаться?
- Я уже исколесил весь свет, жил в самых больших и роскошных отелях, сиживал в жутко дорогих ресторанах, обедал и ужинал с князьями, герцогами и королями. А теперь мне хотелось бы заглянуть в такое заведение, куда ходит простой народ – извозчики, рабочие, селяне, но где вкусно кормят и есть хорошее вино. Есть ли у вас в Софии что-нибудь в этом роде?
- Да, Федор Иванович, как раз такое. Называется «Широкая механа» / механá ( болг.) – харчевня, трактир – М.М./
- Очень хорошо! Великолепно! Туда и пойдём!
У Шаляпина был слуга, сопровождавший его во всех поездках, следивший за состоянием его гардероба, сценических костюмов и во время спектаклей всегда находившийся в артистической комнате певца. У выхода из театра он нагнал меня и тихо сказал:
- Прошу вас, позаботьтесь о Фёдоре Ивановиче, ведь он страдает диабетом – жена в Париже очень беспокоится, когда он остаётся без её присмотра. И потом – ему уже немало лет, за шестьдесят…
Уже вся София знала о прибытии Шаляпина. Продавцы и покупатели высыпали на улицу из магазинов и с глубоким почтением приветствовали его. Всё это было искренне, естественно и сердечно, а потому очень понравилось ему – артист любезно отвечал и раскланивался с публикой.
- Добрые люди, славные люди! Никогда не забуду того, что пережил на вокзале! – взволнованно повторял он.
Вот и «Широкая механа». Здесь, как всегда, было довольно шумно, говорили громко, перебивая друг друга, словно ссорясь. Южный темперамент! Хозяин заведения Димче, который был и главным поваром, находился у себя в комнате. Не прошло и минуты, как перед его дверью столпился народ. Люди с любопытством разглядывали статного гостя, спрашивая один другого: «Кто это?».
- Фёдор Иванович, если желаете, пройдёмте на кухню. Там вы увидите всё, что тут готовят, и сами выберете, что будет по вкусу.
На кухне мы увидели массу жарившихся на вертеле цыплят и поросят. Последние особенно поразили Шаляпина:
- Господи боже ты мой ! Поросята, поросяточки!
Я тут же вспомнил предупреждение слуги артиста, но вскоре убедился, что он соблюдает меру и без моих напоминаний. И едой, и вином он остался весьма доволен.
Позднее почти каждый раз, когда его спрашивали, куда он собирается идти обедать, Шаляпин после небольшой паузы шутливо произносил:
- Чтобы было вкусно и много вина, годится только «Широкая механа»!
Руки артиста были украшены перстнями и кольцами, понятно, подлинными драгоценностями, а не такими, что продавались в лавке «Алмазного короля» ( в давнее время на Торговой улице был такой магазин с самой яркой в Софии витриной, где продавали так называемую «бижутерию» - перстни, браслеты, часики, ожерелья, всё по 5 левов штука, всё подделки).
Один из посетителей заведения как заворожённый смотрел на перстни Фёдора Ивановича и, наконец, не выдержав, спросил меня:
- Скажите, любезный господин, а кто этот человек?
- Это величайший в мире артист!
Человечек, однако, был явно разочарован, поскольку с видимой досадой произнёс:
- А я-то думал – главный банкир…
Среди перстней Шаляпина выделялся один – большой, массивный, золотой, где на синей эмали было выгравировано латинское «N».Певец рассказал нам его историю. В эпоху Наполеона ӏ в Париже и по всей Франции гремела слава знаменитого драматического артиста Франсуа-Жозефа Тальма, который был любимцем Бонапарта. Перстень, среди прочих подарков императора, стал наградой, полученной от сиятельного поклонника. После смерти Тальма он оказался у Сары Бернар, а потом перешёл к Шаляпину.
ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ
Она была назначена на 15.30 и проходила на большой сцене. Две прилегающие к основной малые сцены заполнили артисты драмы, оперетты, балета, представители различных служб Национального театра. Три часа двадцать пять минут. Входит Шаляпин. Все взгляды обращены на его огромную фигуру. Мёртвая тишина! Великий жрец оперного искусства вступил в храм! Шаляпин приветствует всех собравшихся. Гремят продолжительные рукоплескания. Начинается репетиция. Играются лишь сцены с участием Бориса Годунова. Декорации обозначены только в самых общих чертах. Пение идёт под аккомпанемент рояля.
Фёдор Иванович также начинает вполголоса, но самое тихое пианиссимо артиста слышно и разносится по залу. Наши певцы-партнёры Шаляпина – волнуются ужасно.
И вдруг – что случилось? Предельное внимание, напряжение, охватившее всех – и участников и «публику», очевидно, передалось и гастролёру. Он всё более увлечённо и ярко фразирует, играет, и хотя поёт не в полный голос, но с таким настроением, какое редко достигается на репетиции.
В одной книге о сценическом мастерстве я прочитал как-то известный театральный тезис – артист и в самых трагических ситуациях своего существования в образе обязан владеть собой, контролировать волнение и темперамент, чтобы не начать плакать подлинными слезами, потому что тогда «артист плачет, а публика смеётся».
Шаляпин же передал драматический момент покаяния своего героя так, что все мы, потрясённые, видели, как несколько настоящих слёз скатилось по его морщинистому лицу. Хотя каждого из нас душило волнение, это не было иллюзией или самовнушением. Нужно быть поистине гениальным артистом, чтобы опровергнуть фундаментальную книжную теорию.
Репетиция продолжалась долго, но Фёдор Иванович не выказывал признаков усталости – работа словно придавала ему сил.
Здесь стоит сделать одно признание. Все иностранные певцы, гастролировавшие у нас в моё время, по вполне понятным причинам, всегда весьма одобрительно высказывались о болгарских артистах – своих партнёрах. Единственное, подчёркиваю – единственное, исключение составлял Шаляпин, который говорил критично и откровенно об исполнении некоторых певцов: «Этот для данной роли не подходит», «Это никуда не годится». А иной раз дополнял свои замечания гарниром пикантных подробностей. Но я хочу быть правильно понят – это не являлось общей оценкой, а касалось лишь отдельных случаев. Не перехваливал он и дирижёра. Однако всё в его критике было аргументировано и детально объяснено. Иногда он хвалил, но довольно редко. Это критичное отношение к делу Шаляпин сохранял в течение всего времени гастролей в нашей опере. Тот, кто хотел учиться, извлёк немало полезного из общения с ним.
Фёдор Иванович остался вполне удовлетворён первой репетицией.
ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ «БОРИСА ГОДУНОВА»
Интерес публики к шаляпинским гастролям был, естественно, огромен. Продажу билетов начали в 8 часов утра, а очередь перед кассой стояла уже с полуночи. В первый же день все билеты на 3 объявленных спектакля были проданы, хотя цены установили очень высокие, скажем, места в ложе стоили несколько тысяч левов, тоже касалось партера и первого яруса, на балконе же – только сравнительно дешевле. Насколько мне известно, Шаляпин получал 200 тысяч тогдашних левов за спектакль. Импресарио должен был за 24 часа до представления положить бόльшую часть гонорара на счёт певца, открытый в солидном софийском банке. Шаляпин, видно, не слишком доверял импресарио, так как время от времени справлялся у меня, хорошо ли мы знаем этого человека.
Настал день спектакля. Настроение у всех, кто сумел запастись билетами, было, понятно, приподнятое. Но нервы у всех участников представления, как и у всего персонала театра, явно сдавали – то и дело, особенно перед самым началом, раздавалась ругань, ссорились между собой артисты, хористы, гардеробщицы, парикмахеры, рабочие сцены.
Фёдор Иванович появился в театре в половине седьмого (спектакли тогда начинались в 8 вечера), попросил, чтобы его никто не беспокоил в артистической, начал спокойно
гримироваться и одеваться.
Я прошёл в зрительный зал. И здесь все были беспокойны и возбуждены, слышались громкие голоса, окрики, приветствия. Дамы облачились в самые роскошные свои наряды, украсили себя драгоценностями – похоже, многие из них провели целые часы перед зеркалом, готовясь к торжеству. Мужчины были в вечерних, тёмных костюмах, попадались и
смокинги, и фраки.
Прозвучал последний звонок. Я стоял за кулисами, в нескольких шагах от сцены. Перед этим я проходил мимо грим - уборной Фёдора Ивановича. Он в первой картине оперы не участвует. Олимпийское спокойствие! Сидит и напевает какую-то песенку. Но вот настала его картина – сцена коронации. Несколько последних тактов хора, отзвучал и торжественный колокольный звон. Вслед за шествием духовенства появляется сам царь. Но это вовсе не тот Шаляпин, вместе с которым мы провели весь этот день. Словно сойдя с фрески великого живописца, огромная фигура Бориса Годунова медленно выходит на середину сцены, звучит первая фраза: «Скорбит душа…». Поразительное впечатление! Перед публикой стоит во весь гигантский рост царь-самодержец, народ опускается на колени перед государем.
«Борис Годунов» - гениальная опера, держащая публику в напряжении вплоть до потрясающей сцены трагической смерти героя – страшной кульминации спектакля. Зрители радовались, словно дети, когда в конце представления Шаляпин вышел на поклоны – могучий, жизнерадостный, улыбающийся… Занавес поднимали и опускали бессчётное множество раз, а овациям не было конца.
Рассказывали и смешные истории. Некоторые наивные посетители театра, наслушавшись легенд о силе шаляпинского баса, ожидали, что, когда он запоёт, станут лопаться зеркала, гаснуть лампы, а слушатели с первых рядов начнут улепётывать со своих «опасных» мест.
Я прошёл к Шаляпину в артистическую. Он завершал своё переодевание после спектакля – такой же свежий и бодрый, как в момент нашей утренней встречи.
ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ
Весь коллектив оперы настоял, чтобы был организован совместный ужин с Шаляпиным. Мы решили отправиться во «Вторую шуменскую» - заведение, известное своей хорошей кухней. Ладно, но перед театром собралось множество людей, когда Фёдор Иванович появился, раздались аплодисменты и крики «браво!». Бόльшая часть публики присоединилась к нам, и мы огромной толпой нахлынули во «Вторую шуменскую». Сидячих мест за столиками хватило далеко не на всех, многие остались стоять. На столах появилось всё, чего только можно было пожелать и даже о чём помыслить казалось трудно! Ведь такая грандиозная реклама заведению!
Тосты, провозглашённые в честь гостя, быстро повысили настроение собравшихся. Хуже всего было то, что Шаляпина стали упрашивать петь. Что делать – выбора не оставалось, он пел…
Несколько раз в зале гремела песня «Чарочка», и к концу нашей встречи почти все в «Шуменской» был сильно навеселе. Лишь к пяти часам утра народ угомонился и стал расходиться.
«КНЯЗЬ ИГОРЬ»
Вся София, казалось, жила гастролями Шаляпина – о нём говорили повсюду. После того, как вторично исполнили «Бориса Годунова», настал черёд «Князя Игоря», которого софийская публика также хорошо знала и очень любила. В этой опере Федор Иванович исполнял две роли – князя Владимира Галицкого и татарского хана Кончака.
Такого артистического триумфа я не видел за всю свою жизнь. Знаменитую большую арию Кончака он спел гениально – с таким увлечением и темпераментом, что охваченная восторгом публика устроила ему невообразимую овацию.
Шаляпин был вынужден повторить всю арию, но и после этого аплодисменты никак не стихали. Тогда Фёдор Иванович дал знак, что собирается что-то сказать. Публика затихла, и тогда раздалось нечто неожиданное – «Хыра-мыра, быра-дыра-дзыра…». Эта «татарская» речь сопровождалась какой-то особенной жестикуляцией. Публика покатилась со смеху, а затем вновь грянули рукоплескания.
Несколько слов о сценических костюмах певца. Все они были изготовлены по эскизам известных художников и выполнены из чистого шёлка, парчи и других дорогих материалов. Среди многих одеяний выделялся наряд хана Кончака – роскошный плащ, подаренный артисту каким-то восточным богачом – эмиром и сотканный в его владениях. Он был украшен множеством драгоценных камней и весил 15 кг. Понятно, выступать в нём на сцене оказалось немыслимо. Его привезли к нам, чтобы показать большую редкость – вещь, действительно, достойную музея.
ШАЛЯПИН И ДЕТИ
Прошло ещё одно представление «Князя Игоря», оставалось всего два спектакля. Но случилось событие, которое отразилось на ходе гастролей: убийство в Марселе югославского короля Александра I Карагеоргиевича. У нас был объявлен семидневный траур. Появилась неожиданная возможность познакомить Шаляпина с некоторыми достопримечательностями Софии.
У певца подрастало большое потомство. Каждый вечер он отправлял письмо в Париж жене, а дважды в неделю говорил с ней по телефону. Федор Иванович очень хорошо рисовал и в конверт с письмом всегда вкладывал отдельные листочки с изображениями забавных зверюшек – разные, для каждого из малышей.
В один из дней вынужденного «отдыха» (траура) я нанял для поездки по городу открытый автомобиль, так как погода стояла теплая. Как раз тогда, когда мы проезжали мимо ворот Борисова сада (позднее Парк Свободы), оттуда высыпала большая группа детей - школьников. Увидев нашу машину, они закричали «Ура!».
Шаляпин недоуменно поинтересовался:
- Что случилось? Почему они кричат «Ура!»?
- Они приветствуют вас!
- Не может быть! Ни за что не поверю!
Однако детвора продолжала кричать «Ура!» и махала ручонками, улыбаясь ему. Тогда он, поражённый тем, что эти приветствия, действительно, адресованы ему, стал размахивать своей широкополой шляпой и посылать ребятишкам воздушные поцелуи. Их радость была неописуема.
Когда машина миновала Борисов сад, великий артист вытер выступившие у него слёзы, он тихонько повторял про себя:
- Никогда, никогда не забуду этих детишек!
Прошла осень, и в канун Нового года в Софийский муниципалитет поступил перевод на изрядную сумму денег, отправленный из Парижа Фёдором Ивановичем для приобретения рождественских подарков детям софийской бедноты.
ШАЛЯПИН В ГОСТЯХ
Один из директоров банка, клиентом которого стал Шаляпин, как-то позвонил мне по телефону и попросил от его имени пригласить певца к нему в гости в один из ближайших дней. Отказываться было неудобно, тем более, что певец находил банкира внимательным к нему и услужливым человеком.
Точно в пять часов дня мы прибыли по указанному адресу. Фёдор Иванович был предметом исключительного внимания всех собравшихся. Гости – богатые люди из софийского
высшего света – играли в карты с благотворительной целью: каждый, кто выигрывал, должен был жертвовать какую-то сумму в пользу нуждающихся.
Но, как говорится, дьявол не дремлет и решил испортить хорошее впечатление от вечера. У одной пожилой дамы вдруг лопнуло ожерелье, и множество жемчужных бусинок раскатилось повсюду. Все мужчины, включая, естественно, и Шаляпина, бросились собирать жемчуг. Однако и дебелая дама внезапно хлопнулась на колени и начала ползать по полу в поисках бусин. Шаляпин потихоньку спросил у меня:
- Должно быть, очень богата?
- Да!
- Небось, скупердяйка?
- Ещё какая!
Гости вдоволь наползались по паркету, тогда Фёдор Иванович, глядя на толстую даму, вдруг произнёс:
- Довольно метать бисер перед свиньёй. Пошли отсюда!