Н. Литвиненко :  Любовь Одессы - Донат Донатов (воспоминания оперного зрителя)

           Одесса - город высокой музыкальной культуры и традиций. Как часто мы слышим эти слова! Но в проявлении этой музыкальной культуры и традиций всегда присутствует специфика нашего неповторимого города. Сегодня, когда одесская опера переживает нелёгкое и непростое время, я хочу перевернуть страницы её истории и очутиться в далёком, тоже очень нелёгком, 1949 году.

           Тяжёлое послевоенное время, голодное и холодное, явно неоперное, и одесская опера пустует…

           Счастливый для Одессы приезд Донатова (это имя известно одесситам старшего поколения и не только почитателям оперы) сделал оперные сезоны 1949/50 и 1950/51 годов одними из ярких сезонов театра в течение многих десятилетий, а такое единство сцены и зала и такая любовь публики к артисту нечасто повторяются.

           Мне посчастливилось быть на первых спектаклях артиста. Это были “Сельская честь” и “Паяцы”. Немного найдётся теноров, которые отважатся спеть Туридду и Канио, но Донатов решил заявить о себе сразу и… завоевал Одессу. Да, уже на первом спектакле он бисировал ариозо Канио, а после спектакля ему преподнесли цветы.

           Новость о приезде в оперу тенора облетела Одессу с быстротой звука, и уже на втором спектакле, который шёл через 2-3 дня, зал был переполнен, а после второго действия (это была “Кармен”, и арию “Цветка” артист бисировал) ему вынесли 4 (!) огромных букета. Я до сих пор помню реакцию Донатова - поднятые руки и возглас изумления и радости.

           Репертуар Донатова был широк, ведь традиционно в нашей опере тенорам есть “где развернуться”, к тому же он пел партии не только драматического, но и лирического тенора: от Радамеса до Герцога. Пел на итальянском языке, и, надо сказать, администрация театра проявила политическую смелость, согласившись с условием артиста. Ведь это было время борьбы с космополитизмом (вспомним, что придворный Большой театр в “Травиате” в дуэте Альфреда и Виолетты фразу “Париж мы покинем” заменил на “Край мы покинем”)…

           Прошло уже почти полвека с тех пор, когда выходил на сцену Одесской оперы Донат Антонович, но до сих пор помню его Германа и Хозе, Радамеса и Канио, Каварадосси и Туридду, Герцога и Манрико. И, конечно, Отелло.

           Его благородная внешность, блестящая игра - игра драматического актёра, умение перевоплощаться - всё это приводило к полному слиянию актёра с образом. И не надо было зрителям делать никаких допусков, которые принимаются для оперного искусства, в котором главное - голос, а где внешность стоит на втором плане.

           Помню, как в первом спектакле, когда раздался голос певца (свою первую арию Туридду поёт за сценой), мы старались угадать: молодой, старый, тучный, стройный…

           И вдруг перед нами появился молодой пылкий итальянец и сразу захватил наше внимание.

           С каким чувством и проникновением он спел предсмертную арию, обращённую к матери!

           И уже через антракт - совсем другой образ. Бродячий актёр Канио, старый, обманутый муж. Перевоплощение из Туридду в Канио было колоссальным.

           С какой экспрессией он играл, а рыдания, раздававшиеся в конце ариозо из 1-го действия, буквально потрясли зал (конечно, не было ни одного спектакля “Паяцев”, где бы ариозо “Смейся, паяц” не бисировалось).

           Без стретты Манрико нет “Трубадура”, и пел её Донатов с таким вдохновением и артистическим азартом, что казалось, он должен был нас, зрителей, вести в бой.

           Герцог Мантуанский из “Риголетто” свою знаменитую песенку “Сердце красавицы” пел, стоя на бочке. А попадал он туда с помощью раскачивающегося каната, пролетая часть сцены.

           Его Хозе (”Кармен”) во II-м действии, выясняя отношения с соперником - Эскамильо, бросался на него, открывая наваху зубами. В заключительной сцене одно его появление магнетизировало зал. На сцене Донатов был необыкновенно подвижен, необыкновенно эмоционален, в одно мгновение он пересекал сцену из конца в конец, но в его игре никогда не было перехлёстов. Всё оправдано.

           Необычен и неординарен был его Радамес (”Аида”). Победитель Радамес - Донатов стоял, гордо опершись на меч, и надо ли говорить, что зал встречал его бурей аплодисментов, а мы в это время чувствовали себя не в стенах одесской оперы, а на ликующей площади Фив.

           В партии Германа игра Донатова потрясала, особенно в сцене “Казарма”, когда Герман сходит с ума. Овации, продолжавшиеся после этой картины, затягивались порой более чем на полчаса.

           Каким певцом был Донатов? Теми певческими данными, которыми его одарила природа, он владел в совершенстве и пользовался ими умело. Он был высокопрофессиональным певцом, певцом итальянской школы. Экспрессия, которая у него была в игре, была и в голосе. Голосом так же, как и игрой, он умел передавать чувства, чувства, идущие от сердца.

           Донатов и одесский зритель - особая тема.

           Как я уже говорила, он пришёл в одесскую оперу не в лучшие для неё времена. И ему принадлежала честь заново сформировать зрительскую аудиторию. Без всяких натяжек можно сказать, что это была донатовская публика, его влияние чувствовалось ещё многие годы после отъезда из Одессы: в зале присутствовал постоянный зритель.

           А его почитателями были знаменитый офтальмолог, академик В.П.Филатов, композитор К.Ф.Данькевич, будущий капитан первого советского атомного ледокола Манн, одесская профессура, студенческая и учащаяся молодёжь и просто одесситы. Студенты консерватории в день спектакля ходили по консерватории “с шапкой”.

           Была ли у Донатова творческая жизнь в Одессе безоблачной? Конечно, нет! У таланта всегда есть завистники, недоброжелатели. И не без их влияния был издан “знаменитый” приказ, направленный против Донатова: “Не впускать в театр зрителей с цветами”. За всю историю театра такой приказ, наверное, был издан только однажды - в Одессе!

           Но у Донатова не стало меньше цветов. Зрители проносили их под пальто и затем сбрасывали к ногам Донатова из первых лож (технический персонал театра делал вид, что ничего не замечает).

           Атмосфера в театре в эпоху Донатова (а иначе то время не назовёшь) была особая, и хотя с тех пор прошло почти полстолетия, ничего подобного одесская опера не переживала. Любовь к Донатову зрителей не имела ничего общего с психопатией, в её основе лежало глубокое уважение и восхищение талантом артиста. И никаких скандальных историй за артистом не числилось.

           Умер Донат Антонович в возрасте 81 года 27 апреля 1995 года в Петербурге, но до конца своих дней переписывался с одесскими друзьями, вспоминая, как он говорил, “милую моему сердцу Одессу”. Одесский период его творчества был его звёздным часом.

                                                                                                                                                     Н.Литвиненко