GIGLI BENIAMINO (БЕНЬЯМИНО ДЖИЛЬИ)  (1) ; (2)

«Из коллекции редких записей»

БЕНЬЯМИНО ДЖИЛЬИ

(Передача 3-я)

           Два предыдущих выпуска нашей программы, посвящённые Беньямино Джильи, были подготовлены в 1980 году к 90-летию певца. Сейчас, когда мир отмечает столетие «соловья из Реканати», мне хочется дополнить сказанное прежде и предложить вам послушать записи великого тенора, ко­торые ещё не звучали в нашей программе. Думаю, одна из интереснейших граней творческой личности Джильи открывается нам в его исполнении ду­ховной музыки, которая сопутствовала всей его жизни в искусстве и да­же предшествовала ей. Ведь, когда разорившемуся сапожнику Доменико Джи­льи посчастливилось занять место звонаря в соборе города Реканати, а его помощник, младший сын Беньямино с замиранием сердца карабкался по ступеням колокольни, чтобы созывать на молитву жителей, никому не мог­ло прийти в голову, что звучавшее тогда традиционное католическое пес­нопение «Adeste fideles» («Сбирайтесь, благоверные!»), выводимое ломким мальчишеским дискантом ребёнка, прозванного «канарейкой с ко­локольни», всемирно известный тенор повторит несколько десятилетий спустя в программе одного из популярнейших своих граммофонных дисков, озаглавленного «Canti sacri» («Духовные напевы»).

(Трад. песнопение «Adeste fideles» – 2,5’)

           «С 6 лет я рос под сенью собора. Он влиял на моё развитие, обуче­ние, в нём я сделал первые шаги как певец. Полумрак церкви, стройное пение хора мальчиков, старинные фрески с ликами святых вводили меня в мир таинств и мир искусства, вызывали первые и самые глубокие художе­ственные впечатления», – пишет Джильи в своих воспоминаниях. «Иногда мама брала меня с собой на службу в другие церкви Реканати. Я всегда с удовольствием бывал в храме Santa Maria sopra Mercanti , потому что там обнаружил картину, которую мне никогда не наскучивало рассматривать... Она изображала момент Благовещения. На переднем плане слева была пред­ставлена скромно одетая и непередаваемо прекрасная Дева Мария, оторвав­шаяся от книги, которую она читала. Она, очевидно, только что услышала слова ангела и жестом показывала, что покорно соглашается исполнить во­лю Всевышнего... Когда бы впоследствии ни доводилось мне петь «Ave Maria», я видел пред собой Богоматерь в облике, который она имела на картине Лоренцо Лотто».

(Бах – Гуно. «Ave Maria» – 3’)

           Первое издание мемуаров Джильи вышло в Риме в 1948 году под названием «Confidenze» (от этого слова происходит наше выражение «конфиденциальный»), и, действительно, глубоко доверительный, предельно искренний тон этих записок вполне оправдывал такое обозначение. С той же душевной открытостью, c какой автор повествует о драматическом финале своей первой любви к молодой римлянке Иде, рассказывает он и о том духовном кризисе, который пережил, впервые гастролируя на Сицилии и столкнувшись с ужасающей нищетой, голодом и болезнями среди детей го­родской бедноты в Палермо. «Разве не кощунство, спрашивал я себя, петь в опере, в раззолоченных театрах, перед разодетой публикой, когда рядом творится подобное? Разве может горе оперных героев сравниться с безна­дежной участью этих детей? Эта вопросы возникли у меня впервые, ведь я никогда не знал никого беднее себя». Согласитесь, тенора, стремительно обретавшего всеитальянскую славу, одолевали вовсе не амбициозно-карьери­стские заботы. И тогда, направившись в храм и исповедовавшись перед свя­щенником, Джильи услышал от старого монаха-францисканца: «Бог дал тебе голос, сын мой, чтобы ты радовал и утешал им своих собратьев. Твоя обя­занность – служить им Творцу и людям». Так миссия художника породни­лась в сознании Джильи с религиозным долгом, и это сообщило особую взволнованность и трепетную эмоциональность его исполнению духовной му­зыки, в том числе и произведений, создаваемых его соотечественниками и современниками, среди которых «Аве Мария» композитора Чеккони.

(Чеккони. «Аве Мария» – 3’)

           Когда британский трансатлантик «Вазари» доставил Джильи из Буэ­нос-Айреса в Нью-Йорк 12 ноября 1920 г., казалось, ничто ещё не предве­щало трагических событий ближайшего будущего – безвременного ухода из жизни 48-летнего Энрико Карузо. Великий неаполитанец очень одобритель­но отозвался о своём младшем коллеге и даже за несколько месяцев до кончины набросал карандашный портрет тенора, которому предстояло стать его преемником. А 27 ноября 1921 г. Джильи вместе с другими артистами «Метрополитен-опера» принял участие в концерте памяти Карузо, выручка от которого (около 12 тысяч долларов) была направлена от имени покойного певца его любимому благотворительному заведению – вердиевскому «Casa di Riposo», дому престарелых оперных артистов в Милане. «Почти у всех на сцене и в зале были на глазах слёзы, но аплодисменты не прерывали скорбного концерта.

  

           Помню, что Джузеппе де Лука пел арию Генделя «Lascia ch’io piange» («Позвольте мне плакать»), Франсез Альда – «Panis Angelicus» Сезара Франка, Амелита Галли-Курчи – «Ave Maria» Баха-Гуно. Я спел одно из любимейших сочинений Карузо «Agnus Dei» («Агнец Божий») Ж. Бизе... В тот вечер все мы ощутили, что музыка обладает великой способностью выражать человеческие чувст­ва, недоступные словам…»

(Ж. Бизе. «Agnus Dei» – 3’)

           В дни посланных судьбой испытаний, которых Джильи не избежал, как и любой из людей, именно музыка становилась для него главной духовной опорой и голосом измученного сердца. Так было, когда во время представ­ления «Мефистофеля» Бойто в «Метрополитен-опера» 27 января 1921 г. в первом антракте он увидел на своём гримировальном столике телеграм­му из Реканати от брата Абрамо: «Сегодня скончался отец». Певец дол­жен был вернуться на сцену и петь ещё три акта, а душа его рвалась ту­да, где в нефе вокруг гроба отца горели свечи. «Ничего не желал я то­гда так страстно, как получить возможность стоять в церковном хоре ря­дом с маэстро Лаццарини и спеть «Ingemisco» из «Messa da Requiem» Верди. Соло тенора «Ingemisco tamquam reus…» («Всё лицо моё пыла­ет, грех мой душу мне терзает...») запечатлено в записи Джильи среди самых высоких образцов сакрально-траурной вокальной музыки.

(Д. Верди. «Ingemisco» – 3’)

           Церковное песнопение Сезара Франка «Panis Angelicus» («Хлеб ангелов, хлеб Господень») своим поэтическим строем и характером жар­кой молитвы особенно отвечало порывисто-импульсивной натуре певца. Со многими из собратьев по музыке и сцене прощался он, исполняя мелодию Франка, а 1 декабря 1957 г, она прозвучала в Риме над его гробом, когда своего друга-соперника отпевал другой выдающийся тенор Италии Джакомо Лаури-Вольпи (Замечу для тех, кто уловил разницу в звучании латин­ского текста в объявлениях вокальных номеров и в произношении Джильи, что, по давней исполнительской традиции, он итальянизирует фонетику, выпевая «Инджемиско», «Аньюс Деи», «Панис Анджеликус», хотя грам­матической норме латинского языка это не вполне соответствует).

(С. Франк. «Panis Angelicus» – 3,5’)

 

               Давно живёт на свете старинная итальянская легенда:

           Оскорблённый муж торопил наёмных убийц. Тот, кого предпочла его жена, должен погибнуть ещё до заката солнца. И двое нанятых бандитов тотчас направились к указанному им дому композитора и певца Алессандро Страделлы. Оказавшись там, они замерли на месте. Доносившийся из окна мощный, чистый и полный бесконечного обаяния голос остановил их. Певец молил о прощении и пощаде. Мужественная скорбь, беспредельная страсть и глубокое волнение наполняли каждый звук и, проникая в души закорене­лых убийц, рождали в них неизведанное дотоле чувство потрясения. Когда певец кончил и подошёл к окну, то увидел перед собой коленопреклонён­ных мужчин. Оружие выпало из их рук. «Синьор Страделла, – сказал один из них, – мы были наняты, чтобы убить тебя, но не смеем лишить мир такого певца. Прости нас».

          Когда молитва Алессандро Страделлы «Pietà, Signore» («Поми­луй, Господи») звучит в исполнении Беньямино Джильи, веришь в эту ле­генду, в неотразимую одухотворяющую и очищающую силу великого искусст­ва пения, мастером которого был тенор из Реканати.

(А. Страделла. «Pietà, Signore» – 4’)

Автор передачи М.П. Мальков (8.05.1990)

 

«Из коллекции редких записей»

БЕНЬЯМИНО ДЖИЛЬИ

(Передача 4-я)

           За столетие, минувшее со дня рождения Бенъямино Джильи, мало кого из певцов публика Италии, Северной и Южной Америки, да, пожалуй, и всего мира любила так, как тенора из Реканати. Конечно, широкая аудитория сотворила себе за это время немало новых кумиров, а эпоха Каллас, ла­зерной техники и видеокассет, агрессивно-всеохватной коммерческой «массовой культуры», имеющей так мало общего с культурой подлинной, как-то затмила звучание его имени, но для истинных ценителей классического пе­ния тот, о ком Артуро Тосканини сказал: «Для Беньямино Джильи вокаль­ное искусство – открытая книга», навсегда останется его прекрасным во­площением и символом. Этот высокий художественный престиж тенор завоевал прежде всего своей деятельностью оперного и камерного певца, но его мировая слава воспарила на крыльях песни, которую пластинки Джильи раз­несли во все уголки света. Конечно, размах граммофонного дела, опирав­шегося в начале нашего века главным образом на записи великого Карузо, немало споспешествовал стремительному росту популярности его младшего коллеги и преемника, выступавшего в том же репертуаре, а затем между тиражами пластинок Джильи и его известностью утвердилась прямая связь, когда и числом, и жанровым разнообразием напетых им дисков те­нор обеспечил себе первенство среди современников (эти рекордные показатели превзошёл уже в наше время такой певец-универсал, как Николай Гедда). Любопытно, что установлена и первая пластинка Беньямино Джильи, снискавшая ему массовое признание, выходившее за пределы достаточно элитарного в ту пору круга поклонников оперы: это сделанная в ноябре 1918 г. запись неаполитанской песни композитора Каннио «O surdato ‘nnammurato» («Влюблённый солдат»), в наше время, благодаря ис­полнению Тито Скипы, Джузеппе ди Стефано, Марио Ланца, одной из самых «обязательных» в эстрадном репертуаре теноров, а тогда (72 года назад) только начинавшей мажорное шествие по свету влюблённого солдата.

(Каннио. «Влюблённый солдат» – 2,5’)

           Став «национальным певцом», каким его провозгласил народ Ита­лии, Беньямино Джильи не впал в шовинистическую односторонность приз­нания исключительности родного искусства и не ограничивался его произ­ведениями. В концертном репертуаре тенора были, скажем, сочинения Воль­фганга Амадея Моцарта и Фридерика Шопена, Жана-Батиста Векерлена и Иса­ака Альбениса, Эдварда Грига и Йоханнеса Брамса, Франца Шуберта и Рихарда Вагнера, Жюля Массне и Николая Андреевича Римского-Корсакова... Зачас­тую, отправляясь на гастроли за рубеж, певец разучивал песни навещаемо­го им края, которые затем обогащали его творческий актив. А поскольку первой такой страной, какую посетил совсем ещё молодой Джильи, была Испания, то её мелодии, созвучные его романской душе, исполнялись им, по отзывам земляков Сервантеса, с классическим совершенством, словно приёмы иберийского певческого стиля были знакомы ему с рождения. Вот песня композитора Мигеля Сандоваля «Eres tu!» («Это ты!»)...

(Сандоваль. «Это ты!» – 3’)

           

 

            Конечно, песням Италии было уготовано и в сердце Джильи, и в его исполнительской практике совершенно особое и главное место. Недаром за­писывать на пластинки мелодии родного края ему доводилось и далеко за границами отчизны – в Соединённых Штатах Америки, в Бразилии, Аргенти­не, Англии. Так, в 1939 г. в Лондоне он напел в граммофонной студии в сопровождении оркестра под управлением Лоуренса Коллингвуда песню Франческо Паоло Тости «Апрель» (правда, в Англии Тости, как, например, и Георга Фридриха Генделя, считают во многом «своим» композитором, ведь в начале нашего века классик итальянского романса был музыкальным вос­питателем наследника британского престола).

(Тости. «Апрель» – 4’)

         

 

           Как ни привычно, и даже ни тривиально, звучит применительно к те­норам определение «cantante d’amore» («певец любви»), которое среди многих других было дано ему на родине, оно неотделимо от Джильи – вдохновенного художника этой самой древней для искусства и самой близ­кой человеку темы. Ей посвящались все звучавшие сегодня его песни, пусть к ним добавится и эта – «Occhi turchini» («Дивные очи, очи, как море...») композитора Луиджи Денца...

(Денца. «Дивные очи» – 3’)

 

           Первым жанром народной песни, освоенным Беньямино Джильи, явля­лась, естественно, колыбельная. Как писал он в мемуарах: «Возможно, я унаследовал голос от матери, во всяком случае, она была моим первым учи­телем пения. В детстве она всегда пела мне перед сном старые крестьян­ские колыбельные песни и, по мере того, как я подрастал, эти песенки становились дуэтами. Каждый вечер, на сон грядущий, она садилась рядом со мной, обняв меня за плечи, прижавшись своей щекою к моей, и мы вмес­те пели... Она всегда говорила – чтобы хорошо петь, надо быть добрым и ласковым человеком». Позднее такие колыбельные – дуэты составили отец и сын – Беньямино и Энцо, отец и дочь – Беньямино и Рина Джильи. А со­льно многие из колыбельных пел Джильи с концертной эстрады. Само назва­ние «колыбельная» звучит по-итальянски напевно и нежно – «Ninna-Nanna» (это романская версия нашего «баюшки-баю»). Вот в исполне­нии Джильи «Ninna-Nanna» композитора Луиджи Риччи.

(Риччи. «Колыбельная» – 2,5’)

          Славе Джильи и его певческого искусства в наибольшей мере содейст­вовали громадные тиражи пластинок тенора и работа артиста в музыкальном кинематографе. Многие видные тенора – его современники (Ян Кепура, Ри­хард Таубер, Йозеф Шмидт, Хосе Мохика) с успехом снимались в кино, но, пожалуй, и здесь масштабы его творческой деятельности тогда не были пре­взойдены.

Jose Mojica

            Певец выступал в 15 кинокартинах – «Не забудь меня», «Певец Её Высочества», «Аве Мария», «Песня матери», «Смейся, паяц», «Ты – моё счастье», «Джузеппе Верди», «Любимые арии» и других, из которых лишь малая часть попала в своё время на наши экраны.

           Самого Джильи, достаточно самокритичного человека, как он откровенно признаёт­ся в своих записках, горячий приём, оказанный этим фильмам, немало сму­щал (так, об одной берлинской поклоннице, посмотревшей «Не забудь ме­ня» 67 раз за месяц, то есть в день по 2 раза, а то и больше, он пишет с удивлением и даже с некоторым беспокойством за её здоровье): ведь и своё дарование драматического актёра он оценивал весьма сдержанно, да и счесть фотогеничной свою внешность полного и лысоватого мужчины не реша­лся. Конечно, продюсеры заботились о том, чтобы партнёрши певца в этом, последнем, отношении оказывались на высоте: с ним вместе снимались по­пулярная немецкая киноактриса Магда Шнайдер («Не забудь меня»), кра­савица-римлянка Ива Миранда («Ты – моё счастье»), обаятельнейшая же­нщина и певица Мария Чеботари («Лишь для тебя» и «Аве Мария»). Но главным неизменно оставалась магия его голоса и пения. Так было и в последнем фильме с его участием – «Неапо­литанская карусель», снятом в 1952 г. режиссером Этторе Джаннини с но­выми и молодыми «звёздами» итальянского экрана, какими были тогда Со­фия Лорен и Паоло Стоппа. Среди других песен в этом фильме звучала за­жигательная мелодия Чезаре Андреа Биксио «Una casetta in campagna» («Домик в деревне»). Этот фрагмент звуковой дорожки фильма вы сейчас услышите...

(Биксио. «Домик в деревне» – 8,5’)

          Джильи выпала счастливая участь стать первооткрывателем, первым исполнителем ряда замечательных итальянских песен, но, должно быть, ни одной из них в своей популярности не сравниться с романсом Эрнесто де Куртиса «Non ti scordar di me» («Не забудь меня»), написанным для одноименного фильма, вышедшего на экраны в 1935 году. Как помнят те, кому довелось видеть эту картину, песня де Куртиса звучит в ней неодно­кратно и каждый раз в ином эмоциональном ключе. Искренний и умный вокальный талант Джильи на примере этой канцоны показал, какое богатство прочтений и выразительных нюансов заключает в себе неаполитанская пес­ня. А если вспомнить название этой – теперь уже классической – мелодии – «Не забудь меня», то думаю, что духовно обновлённый, гуманистически просветлённый современный мир не может, не должен забыть такого пев­ца, как Беньямино Джильи...

(Де Куртис. «Не забывай меня» – 3’)

                              Автор передачи М.П. Мальков (14.05.1990)

 

окончание (передача 5 и 6)