GIGLI BENIAMINO (БЕНЬЯМИНО ДЖИЛЬИ)  (1) ; (2)

«Из коллекции редких записей»

БЕНЬЯМИНО ДЖИЛЬИ

(Передача 5-я)

            Письменные и телефонные обращения ко мне слушателей после прозву­чавших в мае передач, подготовленных к 100-летию со дня рождения вели­кого итальянского тенора Беньямино Джильи, свидетельствуют о том, что многие из них – будь то люди, ностальгически вспоминающие свои молодые годы (конец 40-х – начало 50-х гг.), когда фильмы с участием, а главное – с пением этого замечательного артиста и его грампластинки сделали имя Джильи дорогим и для нашей аудитории, или те, кто впервые получил до­статочно полное представление о его искусстве и высоко оценил его, – так вот, многих огорчает расставание с ним в этой программе, а потому меня просят продлить этот небольшой «радиосериал» с тем же главным героем (похоже, понятие о подлинном певческом мастерстве ещё сохрани­лось у нас). Поскольку к первой категории давних почитателей Джильи отношусь и я, согласие на подобное предложение мне далось без труда. Единственное, что потребовало размышлений – какой новый аспект выбрать для этого, заключительного рассказа о вокалисте, основные сферы испол­нительской деятельности которого (опера, камерный репертуар, духовная музыка, песня) уже удалось представить. Думаю, оправдать название наше­го цикла – «Из коллекции редких записей» – полнее всего можно, посвя­тив передачу не пластинкам, напетым в граммофонных студиях и имеющим сравнительно широкое хождение в среде поклонников его голоса (а их в мире миллионы), а так называемым «живым», трансляционным или любите­льским записям, сделанным на спектаклях или концертах с его участием и практически не известным за пределами круга коллекционеров. Мою и, по­лагаю, большинства собирателей привязанность к такого рода фонодокументам мотивировать несложно: это самые объективные свидетельства, точно фиксирующие исполнительские возможности певца (в студии можно перепеть не­удачно взятую ноту или, вообще, выбрать наиболее успешный вариант из нескольких дублей, а новейшая история фонографии знает случаи, когда, скажем, при записи в 1954 г. на пластинки вагнеровской оперы «Тристан и Изольда», где героиню пела выдающаяся норвежская певица Кирстен Флагстад, правда, тогда уже немолодая, в её партию были «вмонтированы» два верхних «до», взятых... Элизабет Шварцкопф, в ту пору находив­шейся в расцвете своей вокальной карьеры). В этом отношении «жи­вые» записи заслуживают полного доверия, с бесстрастием микрофона за­печатлевая реальную картину исполнения. С другой стороны, именно эти записи порой позволяют услышать артиста в репертуаре, не охваченном его, так сказать, официальной дискографией. Читателям книги воспомина­ний Джильи хорошо известно о его дружбе с композитором Умберто Джорда­но, в наиболее популярной опере которого – «Андре Шенье» – тенор из Реканати, исполняя заглавную партию, одержал один из самых больших триумфов за всю свою артистическую карьеру и сделал полную граммофонную запись оперы. Он любил также роль Лориса в его же опере «Федора» и напел на пластинки её фрагменты. Пожалуй, наименее знакома массовой публике третья опера Джордано «Ужин шуток», написанная на сюжет однои­менной трагедии Сэма Бенелли, относящейся к эпохе итальянского средне­вековья. «По моему мнению, это самая эффектная из его опер, – замеча­ет Джильи, – но партия Джаннетто слишком тяжела и драматична для моего голоса, и я не слишком увлекался ею, чтобы не пропеть свой вокальный «капитал», ведь я родом из бережливой крестьянской семьи...». Отдадим должное мудрости тенора и послушаем небольшой фрагмент оперы Умберто Джордано «Ужин шуток» – выход Джаннетто.

(У. Джордано. «Ужин шуток». Выход Джаннетто – 1’)

           Другая оперная партия (причём, очень любимая Джильи), которой не довелось быть представленной в перечне его студийных записей, – графа Морица Саксонского в «Адриенне Лекуврёр» Франческо Чилеа. «Его музы­ка глубоко лирична и отличается особым изяществом мелодий. Услышав ме­ня на концерте, в котором я пел знаменитый «Плач Федерико» из другой его оперы – «Арлезианка», композитор предсказал мне успех в «Адриен­не». Действительно, благородство и искренность напевной мелодики на­столько вдохновляли меня, что я отдавал партии Морица всю увлечённость ею, всю душу». Благодаря любительской записи, сделанной в 1940 г. и, понятно, далёкой от технического совершенства, мы можем услышать вели­кого тенора в двух сценах с Адриенной из этой оперы, В роли прославленной французской трагической актрисы XVIII века Адриенны Лекуврёр высту­пает одна из лучших коллег Джильи по сцене – Мария Канилья (вместе они провели более 500 различных спектаклей).

(Ф. Чилеа. «Адриенна Лекуврёр». Два фрагмента оперы – 5’)

   

С партнёрами и товарищами по сцене

     

 

             Знаю по себе, как любопытно услышать «разговорный» голос артис­та, известного по многим вокальным записям, а потому предлагаю вашему вниманию обращение, с которым Беньямино Джильи адресовался к английской публике, завершив свой концерт в Манчестере в 1955 г., когда совершал прощальное гастрольное турне по Европе и Америке. Голос тенора звучит несколько устало – сказывается утомление после большого и ответственно­го выступления, да и предмет разговора не из весёлых – это расставание со сценой и концертной эстрадой: певец благодарит английскую музыкаль­ную критику, а прежде всего публику за то внимание, которое они всегда проявляли к его искусству, за ту отзывчивость, которая питала его вдох­новение. Это как бы парафраз слов, завершающих его «Записки»: «Мне остаётся сердечно поблагодарить мою публику, всех тех, для кого я где-либо и когда-либо пел. Поддержка публики значила для меня всё. Я пел бы, наверно, и оказавшись в пустыне. Но только благодаря публике эти упраж­нения для лёгких, диафрагмы и голосовых связок стали для меня духовным смыслом жизни, оправданием моего существования…»

(Выступление Б. Джильи по английскому радио – 1’)

            Думаю, самым интересным и самым волнующим звуковым документом, от­носящимся к творческой карьере Беньямино Джильи, является фонорегистрация его концерта – прощания с американской публикой, состоявшегося в нью-йоркском «Карнеги-Холле» в 1955 г. (строго говоря, концертов бы­ло три – 17, 20 и 24 апреля, их наиболее примечательные фрагменты в «живом» звучании объединены на диске фирмы «His Master’s Voice», с кото­рой тенор в начале своего артистического пути заключил контракт на экс­клюзивное (исключительное) право выпуска его пластинок. Это один из редких в то время случаев, когда подобная внестудийная запись была выпущена большим тиражом и имела огромный успех (в том числе и коммерческий). Сам Джильи упоминает в «Воспоминаниях»: «Весь концерт – исполнение, аплодисменты, крики из зала, кашель и всё прочее – был записан на долгоиграющую пластинку, и теперь я часто слушаю её». Казалось бы, доволь­но рискованная вещь – демонстрировать по сути дела последнее выступле­ние 65-летнего артиста, за спиной которого исполнительская карьера в 41 год. Можно предположить, что это лишь воспоминание, последний от­блеск блистательного прошлого. Но вот я читаю слова одной из сценичес­ких партнёрш тенора, болгарской певицы Илки Поповой: «Джильи обладал самым необыкновенным из всех голосов, какие мне выпало слышать. На мой взгляд, красота его мецца воче ставит его вне всякой конкуренции среди теноров. Совершенство и выразительность его фразировки, изумительное богатство оттенков звучания, бархатистая мягкость его тембра превраща­ли всякую ноту, спетую им, в ювелирно отшлифованную драгоценность. Осо­бый лиризм и эмоциональная насыщенность звучания создавали настроение, магически передававшееся слушателям. Часто имена создателей исполнявши­хся им песен забывались, и они становились «песнями Джильи». Именно канцоны, столь любимые им, были, по мнению певца, непогрешимым мерилом музыкальности и творческой самобытности исполнителя...» – и думаю, что запись последнего, прощального концерта тенора полностью подтверждает эту характеристику. Обширную программу «бисов» в тот вечер открывала как раз такая «песня Джильи» (в действительности это романс Курчи «Первая ночь в Венеции»). У рояля – итальянский композитор и пианист Дино Федри, аккомпанировавший тенору на этом концерте.

(Курчи. «Первая ночь в Венеции» – 1,5’)

            Свою благодарность сердечно встречавшей его американской публике и нью-йоркским друзьям, приобретённым за 12 лет проживания в их городе, Джильи выразил включением в программу двух англоязычных романсов – «Come, love, with me» («Пойдём, любовь, со мною») Карневали и «Life» («Жизнь») Кёррена…

(Карневали. «Пойдём, любовь, со мною» – 2’;

Кёррен. «Жизнь» – 2’)

         

         

         

           Редкое выступление Джильи на концертных подмостках обходилось без песен его покойного друга, скончавшегося в 1935 г. композитора Эрнесто де Куртиса, создателя чудесных мелодий – «Не забудь меня», «Вернись в Сорренто», «Одиночество», «Ночные голоса», «Пой мне», «Лючия, Лючи», «Кармела» и других, которые и по сей день продолжают торжест­вовать в состязании с шумными шлягерами, превозносимыми эстрадной модой. Выступая в «Карнеги-Холле», Джильи спел одну из наиболее элегичных и задушевных песен де Куртиса – «Прощай, прекрасный сон»

(Де Куртис. «Прощай, прекрасный сон» – 3’)

           «Я становился самым счастливым человеком на свете по мере того, как мои концерты превращались в праздник друзей музыки, когда публика забывала обо всём на свете, волновалась и заказывала мне свои любимые мелодии», – писал тенор. Судя по удивительной атмосфере того давнего вечера в «Карнеги-Холле», Джильи тогда был счастлив, как счастлива была и публика, щедро одарённая артистом многими произведениями сверх программы, включая романс ди Вероли «Вернись, любовь», где он поко­рял своим неповторимым мецца воче...

(Ди Вероли. «Вернись, любовь» – 2,5’)

           Завершая свой прощальный концерт, тенор исполнил одну из популяр­нейших доныне песен, которой он первым открыл путь к слушателям, – трогательно-нежную канцону Чезаре Андреа Биксио «Мама». Как известно, пев­ца не стало через два года после этого концерта, после того, как врачи убедили его в необходимости покинуть сцену, чтобы поберечь сердце. Выяснилось, что оно билось только ради искусства, ради пения, ради во­зможности прославить доброту и красоту звуками голоса Беньямино Джильи…

(Биксио. «Мама» – 3’)

Автор передачи М.П. Мальков (9.07.1990)

 

 

Памяти Беньямино Джильи

 

 

 

 

 

«Неаполитанская песня и её мастера»

(передача 6-я)

БЕНЬЯМИНО ДЖИЛЬИ

(Non ti scordar di me)

            Песня, которая открывает нашу сегодняшнюю встречу в эфире, большинству из вас уже подсказала, кому посвящается эта очередная передача из цикла «Неапо­литанская песня и её мастера». Романс Эрнесто де Куртиса «Non ti scordar di me» («Не забудь меня»), написанный для одноименного фильма, вы­шедшего на экраны в 1936 году, навсегда сроднился со звуками мягкого, ласкаю­щего голоса Беньямино Джильи. Тем, кто с удовольствием и по нескольку раз хо­дил на этот фильм, даже если они отдалённо не приблизились к рекорду, уста­новленному одной берлинской поклонницей певца, смотревшей «Не забудь меня» 67 раз за месяц, о чём сам Джильи с удивлением и беспокойством писал в своих воспоми­наниях, тем должно быть памятно разнообразие чувств, настроений и интонаций, которое тенор вложил в исполнение песни де Куртиса, звучащей в картине неод­нократно и каждый раз в ином эмоциональном ключе. Искренний и умный вокаль­ный талант Джильи на примере этой канцоны показал, какое богатство прочтений, индивидуальных решений и нюансов заключает в себе неаполитанская песня.

 

Б.Джильи в фильме "Не забудь меня" (1932)

         Вскоре после премьеры фильма скончался создатель песни, композитор Эрне­сто де Куртис, мелодии которого – «Вернись в Сорренто», «Ты, которая не пла­чешь», «Прощай, прекрасный сон», «Я так тебя люблю», «Одиночество», «Ночные голо­са», «Лючия, Лючи», «Пой мне», «Кармела» – и по сей день продолжают выигрывать в сражении с шумными боевиками, превозносимыми музыкальной модой. Жаль лишь, что слава этих песен много громче имени их автора, разделившего судьбу Эдоардо ди Капуа, Аугусто Ротоли, Родольфо Фальво, Артуро Буцци-Печча, Франческо Паоло Тости, Луиджи Денца, Чезаре Андреа Биксио, Эрнесто Тальяферри, Либеро Бовио, о которых умалчивают музыкальные энциклопедии и словари, педантично перечисляющие даже фамилии их неудачливых в творчестве конкурентов, но подвизавшихся на ни­ве "серьёзной"  музыки. Это несправедливо, потому что названные авторы были соз­дателями своей итальянской классики, блестящими мастерами неаполитан­ской песни.

                                                                            Творцы  итальянской песенной классики

Edoardo di Capua

Augusto Rotoli

Rodolfo Falvo

Arturo Buzzi-Peccia

Francesco Paolo Tosti

Luigi Denza

Cesare Andrea Bixio

Ernesto Tagliaferri

Libero Bovio

           Об их основополагающих заслугах не следует забывать даже тогда, когда на­ше восприятие готово приписать всё восхищение замечательному искусству пев­ца. Конечно, яркий талант способен ослепить и в произведении, которое в руках другого исполнителя легко обнаруживает свою неполноценность (и не секрет, что в репертуаре Карузо, Шаляпина, Джильи были такие номера), но насколько зна­чительнее и ценнее успех, когда мастерство композитора и певца достойны друг друга. На наш взгляд, это можно сказать о романсе Станислао  Гастальдона «Запрещённая музыка» в исполнении Беньямино Джильи.

(Musica proibita)

           После кончины Энрико Карузо Джильи был официально провозглашён преемником его огромной славы, продолжателем лучших традиций итальянского искусства пре­красного и выразительного пения. Но если пальму первенства Джильи на оперной сцене в репертуаре его великого предшественника (Хозе, Радамес, Канио) можно, а, пожалуй, и должно оспаривать, имея в виду выдающиеся творческие достижения та­ких современников певца, как Джакомо Лаури-Вольпи, Джованни Мартинелли, Франческо Мерли и прежде всего вспоминая здесь блестящего драматического тенора Аурелиано Пертиле, то в лирико-драматическом оперном репертуаре и в интересу­ющем нас сейчас особенно мире неаполитанской песни Джильи, действительно, не имел соперников. И если его де Гриё из «Манон Леско» Пуччини и его Канио вол­нуют, вызывают к себе глубокое сострадание, но не потрясают, как поразительные де Гриё и Канио Пертиле, то герои даже самых драматичных по сюжету неаполитанских романсов у него всегда полностью убеждают, поскольку романтическая масш­табность, приподнятость страстей оперных персонажей им в общем-то не свойст­венна, а искренность переживаний была сильнейшей и подкупающей чертой дарова­ния Джильи. Именно это (в сочетании с совершенной вокальной техникой) позволяло полному, немолодому, сильно облысевшему и отнюдь не претендующему на красоту кинолюбовников человеку, каким мы видели Джильи в «Не забудь меня» и других фильмах, излучать удивительное обаяние, волновать своим пением и игрой до слёз.

           Эту лирическую сущность своего таланта в глубине души сознавал сам певец (хотя к числу своих любимых работ относил драматические образы Андре Шенье в одноименной опере Джордано и Туридду в «Сельской чести» Масканьи, в которых у Джильи были серьёзные конкуренты), тенор воздерживался от опасных для его голоса и актёрской индивидуальности дальних экскурсов в область драма­тической и героической оперы. И, конечно, это понимала публика. Как ни три­виально определение «cantante d’amore» («певец любви»), которое среди многих других было дано ему на родине, оно представляется очень точ­ным в отношении Джильи – вдохновенного художника этой самой древней для искусства и самой близкой человеку темы. Романс Луиджи Денца «Occhi di fata» («Глаза волшебницы»), наверное, способен убедить в этом…

(Occhi di fata)

           Как известно, Джильи порядком доставалось от критики за его любовь к по­пулярному репертуару, за его верность произведениям, давно и досконально зна­комым аудитории. Певец отвечал на эти упреки так: «Если «La donna e mobile» («Песенка герцога из «Риголетто») относится к порицаемой ка­тегории избитых арий, то это означает лишь, что последующие поколения тоже увидели в ней всю её красоту и поняли, что это одна из самых великолепных и незабываемых мелодий, которые когда-либо существовали». Те же доводы он приводил, отстаивая обилие неаполитанских песен в своей концертной програм­ме. С подобной логикой можно согласиться лишь при условии, что эти слова произносит Джильи или артист такого же исполнительского таланта, который способен своим пением и интерпретацией оправдать выбор популярного произ­ведения, который поднимает песню до высот блестящего вокала, а не делает ставку на льготный тариф эстрады.

           Впрочем, это не мешало Джильи постоянно думать об обогащении своего кон­цертного (в том числе и неаполитанского) репертуара. Романс композитора Донауди «O bel nidi d’amor» («О, прекрасное гнездо любви») не столь популярен, как прочие итальянские песни, звучавшие в этой передаче, но он может служить лишним подтверждением, что Джильи и в преклонные годы – когда бы­ла сделана эта запись – оставался несравненным «cantante d’amore».

(O bel nidi d’amor)

           Беньямино Джильи скончался 30 ноября 1957 года. Когда несколькими днями спустя певец, провожаемый в последний путь тысячами римлян, устлавших дорогу перед катафалком белыми лилиями («джильи» в переводе с итальянского и зна­чит «лилии»), и вся процессия проследовали по площади, на которой возвышается здание Оперы, бывшее свидетелем многих триумфов замечательного тенора, пло­щадь эта именовалась уже пьяцца Джильи. И ныне не только история вокального искусства Италии и мира, но и карта «вечного города» невообразима без упоминания имени сына сапожника из Реканати, присвоенного самой музыкальной площади итальянской столицы, имени, вставшего в один ряд с Цезарями и Августами, императорами и полководцами, поэтами и художниками, легендарными и подлинными великими сыновьями Италии, о которых хранят память улицы, набережные и площа­ди Рима, имени Беньямино Джильи...

(Occhi turchini)

Автор передачи М.П. Мальков